Название: «В объятиях ночи»
Автор: Kota_Stoker
Бета: не нашлась.
Размер: 930 слов.
Пейринг/Персонажи: Локи/Фригг.
Жанр: PWP, UST.
Рейтинг: PG-13.
Краткое содержание: «Ночь пуглива, тревожна, но очень нежна. И, прощупав покрывшийся испариной лоб одурманенного вспыхнувшим вожделением Локи, она снова готова обнять его и принять, обогреть в объятиях фантазий с лицом его матери – Фригг. Скрыть позор его, как сына, ото всех посторонних глаз, потерять в своих многочисленных нижних юбках цвета синего авантюрина, а затем – окунуть с головой в забытье, с пряной примесью плотского наслаждения.»
Примечания: написано на заявкузаявку "Локи/Фригг. Что ж, раз ты знаешь, что мы не связаны кровным родством..." с thorfest'а. В качестве оправдания.Исполнение на эту заявку писалось на больничной койке после сотрясения мозга. И хотя я буквально недавно ощутимо выправил исходный текст, все равно я ни в чем не уверен. Кроме того факта, что заявка сама по себе меня торкнула тогда и торкает по сей день
Отказ: все персонажи принадлежат их непосредственным создателям, материальной выгоды не получаю и получать не намерен.
Читать дальше
Ночь крадется в Асгард от Биврёста, мягкой поступью чернильных шагов по бескрайним просторам небесного свода. Расползается над чертогами Одина всеобъемлющей темнотой, дышит в окна прохладой и солью, обещая вернуть ее морю с первым рассветным лучом. Ночь неспешно вползает в чужие покои, легкой тенью ложась на постель, к каждой складке белья припадая украдкой и снимая остатки дневного тепла. И, клубясь по углам бестелесным туманом, норовит прикоснуться, обнять, поглотить, стоит только вглядеться в нее слишком пристально, слишком бесстрашно.
Ночь безжалостно топит в своей глубине, беспросветной, манящей и темной, как нутро бесконечной и жадной, сосущей черной дыры. Пахнет морем и сладким, тяжелым дурманом цветения рощи Гласир, слабо щиплет прокус на губе поцелуй со все тем же привкусом соли, пробирает до мелкой, почти лихорадочной дрожи, и бросает небрежно в лицо пряди черных волос, что хватает порывами ветра, точно зная, что он от нее все равно не уйдет.
Ночи можно коснуться – почувствовать кожей, снимая одежду, не закрывая окна. Дуновение ветра на голой спине, прямо между лопаток – как девичий шепот от позвонка к позвонку, неразборчивый, тихий, с ума сведенный весенним теплом. Ночью можно напиться – исступленно, больно, до ломоты между ребер, наполнившись ею, звенящей, до самых краев.
Ночь всей тяжестью давит ему на виски, с проступившим узором синеющих вен, вторит гулким ударам горячей крови, рвется внутрь и липнет к стынущей коже. Ночь вливается Локи в глаза темнотой и плещется звонко внутри – заполняет собой, распирает собой, давит на сердце и душит у горла – ее слишком много. Ночь дурманит, манит, бьет по органам чувств, нежным шелестом-шепотом у мочек ушей, сладкой ноткой сандала у жилистых рук, теплотой, что касается ветром поджатых скривившихся губ.
Локи слышит обманчивый голос в ночи, с ноткой грусти, но полный ее – материнской любви. Голос шепчет ему, как у ложа отца – он хороший ей сын, он хороший ей сын, он хоро…
Он не помнит о смысле услышанных слов, дело было движениях губ – он следил слишком пристально, слишком бездумно. Он не помнит о смысле услышанных слов – те нещадно и хлестко бы били его по лицу, за одни только мысли о Ней, как о женщине. Он смотрел и смотрел, с трудом не пряча глаза – наливалась постыдная тяжесть внизу живота, сердце билось у горла, но Локи молчал. И мечтал. И молил – хоть раз в жизни коснуться Ее, Фригг, лица, дотянуться до губ, ощутить поцелуй на своих, посмотреть ей в глаза – и увидеть в них (таких серых, почти стальных) самого себя. Пока ночь звенела бы напряженной струной, в нем, внутри него, дрожала на низкой, басовитой ноте, унималась лишь под Ее благословенными пальцами, вместе с этой потребностью в самом простом, самом честном и самом доступном проявлении любви.
От руки, сдвигающей крайнюю плоть, ему хоть немного, но становится легче. И, едва стоит пальцам сомкнуться тугим кольцом вокруг пышущей жаром кожи, скользнуть от головки и снова к ней, как сквозь стыд и ненависть к своей неодолимой тяге к Ней проступает, вместе с каплями пота на коже, облегчение, такое же суррогатное, как и мысли о том, что мать его тоже «любит». Любит так же, как говорит ему каждую ночь, перед тем, как уйти ко сну. Любит так же, как говорит ее взгляд, взгляд стально-серых глаз – слишком чистого, слишком холодного цвета. Каждый вдох скребет по ребрам изнутри, как жадный зверь, с сухой и жесткой шкурой, бьется эхом в темноте о стены каждый выдох, непростительно шумный, невыносимо сладкий. Изнывает под пальцами разгоряченная плоть, просит ритма быстрее и жестче, чтобы пальцы сжимались почти до боли, чтобы кожа грозилась стереться от быстрых рывков.
«Мой Царь», – раздается фальшивым, но громким, протяжным, желанным им звоном в ушах. Словно россыпью золотых бубенцов по дворцовому полу, будто вспышкой салюта в его голове, надсадным вскриком, Локи в шею, на изломе наполненной сладкой истомой ночи, прижимаясь всем телом, прогнувшись в спине, будучи такой приятно-влажной, такой восхитительно тесной. Вместе с хриплым, сдавленным стоном с его пересохших губ, вместе с вязким теплом, разливающимся по бледным, крепко сжатым пальцам.
Ночь пуглива, тревожна, но очень нежна. И, прощупав покрывшийся испариной лоб одурманенного вспыхнувшим вожделением Локи, она снова готова обнять его и принять, обогреть в объятиях фантазий с лицом его матери – Фригг. Скрыть позор его, как сына, ото всех посторонних глаз, потерять в своих многочисленных нижних юбках цвета синего авантюрина, а затем – окунуть с головой в забытье, с пряной примесью плотского наслаждения.
Ночь сбегает из комнаты через распахнутое настежь окно, подбирая обсыпанный звездами темный подол. Соскользнув с подоконника и разбившись о землю холодной росой, ночь бежит без оглядки, спеша, на прощанье смахнув беспокойный, поверхностный сон с зеленых, мечтательной дымкой подернутых глаз. И с лучами дрожащего света, выливающимися на одежду, сброшенную на пол, подползающими к краю смятой постели, возвращается трезвый ум и память о наваждении, вызванном парой сказанных с вечера нежных фраз.
Локи дышит в пропахшую собственным терпким потом простынь и крутит на пальце прядь отрастающих медленно, но верно, волос. В ночь того дня, когда он в который раз попросит мать подстричь отпущенные космы, он снова будет сходить с ума в одиночестве, один на один с удушающе-томной ночью, вспоминая касания нежных рук как самые желанные из всех возможных ласк. Задыхаться от ненависти к себе и сгорать от оправданного стыда, изнывать от желания и давать волю рукам, а еще – утешать себя лишь недавно открывшейся правдой. От которой на каплю едкой горечи станет меньше подобными этому мучительными утрами, случающимися не в первый и не в последний раз, сколько бы Локи ни зарекался.
Потому что Локи безмерно любит Мать. Исступленно, слепо, до дрожи в коленях и жара в паху. Но даже то, что…
- Ты же знаешь, что мы не связаны кровным родством…
…Не даст ему права коснуться Ее. Принадлежащей навеки себе и Всеотцу. Своему настоящему Царю.
Потому что Она того захотела. А ему остается лишь задыхаться в объятиях блудливой кошки, что зовется Ночью.